Научно-исследовательское судно
"Космонавт Георгий Добровольский"

Часть 1 >>

ОКЕАНСКАЯ РЫБАЛКА И ПРОЧИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Часть 2. Про всё остальное

Дороги, которые нас выбирают

Ночь. Траверз Мыса Горн. Судно беспощадно треплет десятибальный шторм. Шквальный ветер в лоб. Вторые сутки пытаемся пробиться проливом Дрейка в Тихий Океан. Нас ожидает работа по беспилотному «Бурану».

Старина «Добровольский» обиженно дрожит нутром, натужно скрипит и стонет обшивками переборок. Периодически, его борта сотрясает пляска Святого Вита, когда гребной винт выскакивает из воды, беспомощно молотя огромными лопастями воздух.

При переоборудовании лесовоза на Ждановском заводе, забыли подложить резиновые подушки под якорные лапы, упирающиеся прямо в борт. И когда пароход, скатываясь с десятиметрового гребня бьётся о встречную волну, раздаётся удар чудовищной силы. Это «яшки» напоминают экипажу об ошибках глупых ремонтников.

Все иллюминаторы кают нижней палубы, наглухо задраены броняшками. Унылый склеп. Все шмотки уже попадали и раскатились по своим местам, каким-то образом раскрепившись и перестав звенеть и прыгать по каюте. Через переборку слышно, у соседей упало что-то тяжёлое и со звоном стекла разбилось. Как потом оказалось две трёх литровые банки с солёными грибами. Пытались зажать, подлецы. Не вышло. Пароход «стеклянный» и что-либо спрятать или утаить от коллектива невозможно. Так им и надо.

Настроение припоганейшее. Жрать невозможно, кусок в горло не лезет, спать невозможно – мутит и сильно болит голова. Тело ватное, ноги почти не держат. Лежу в койке, расклинившись между двумя подушками. Одна за голову, другая в ногах. По-другому нельзя - начинает таскать.  Слева на переборке фото жены и новорожденного сына. Супруга смотрит в объектив огромными карими глазами, подняв их от сосущего грудь сына. От снимка веет теплом и домашним уютом.  Это успокаивает.

Счастливая! Знала бы она, какие мучения приходится принимать ради Советской науки и приоритета в космосе!

Перед каждым новым рейсом она грустно заглядывая мне в лицо, с надеждой спрашивает: «- Ведь это последний?! Последний, правда!? Ну скажи же, ведь последний!!!???» Я молча киваю головой и бурчу: «- Угу!».

Что я могу ей сказать? Как объяснить женщине чувство щемящей тоски по этому чёртовому Океану!!?? Который зовёт и манит, влечёт с не человеческой силой, заставляя бросать «всех и вся» - берег, домашний уют, друзей и кидаться с головой вот в такие шторма и передряги!!!

В каюту забежал мой приятель, судовой доктор Диманыч. Принёс добрую весть. Через пять – шесть часов выходим из Дрейка, ожидается улучшение погоды. Слава тебе, хоть один луч света!

Про доктора Диманыча

Диманыч невысок, тощ и очкаст. Добряк и умница, питерский интеллигент в шестом поколении с нервными руками и пальцами настоящего хирурга. Но как это обычно водится, тесная дружба с Бахусом протоптала ему дорожку от перспективной кафедры и диссертации к каюте судового врача, о чём похоже он абсолютно не жалеет.

Сошлись мы с ним после одного интересного случая.

Произошло это в моём самом первом рейсе. Был я тогда ещё сильно молод, холост и здоров. Так получилось, что первый заход, сразу по выходу, был у нас в Голландский порт Роттердам.

Надо понять, что время на дворе было ещё то! Середина восьмидесятых. Со всеми вытекающими партийно–комсомольскими заворотами. В увольнение на берег отпускали только по трое. Помните, пресловутые «русские тройки» в иностранных портах? Если не помните и не знаете, то и слава Богу! Значит, миновала вас чаша сия. А мне пришлось испить этого позора по-полной! Тройки эти составлялись перед заходом замполитом и секретным человеком по кличке «молчи-молчи». Думаю, вы поняли о ком идёт речь.

Так вот, как правило, один из троих увольняемых был опытный, проверенный товарищ, которого назначали старшим группы, отдавали ему в руки паспорта остальных, чтобы, значит, не сбежали. К слову сказать, за всё время существования Службы, не было ни одного случая оставления судна в иностранном порту. А это, замечу я вам, показатель!

И как правило, интересы участников этой микрогруппы сильно различались. Одному надо было на автомобильную свалку, чтобы прикупить газобалонное оборудование, другому желательно было в супермаркет на распродажу, за колготками для жены. Сейчас уже как-то позабылось, но тогда эти самые колготки были большим дефицитом! А третий, желал непременно побывать в Роттердамском морском музее и сфотографироваться у памятника «Вырванное сердце»!

И получался эдакий «тяни-толкай» или «Лебедь, Рак и Щука». В этом и заключался весь иезуитский смысл отношения начальников к простым сотрудникам экспедиции - «чем хуже вам, тем мы спокойней спим!»

У меня этот заход был самым первым, и самым первым шагом на заграничную землю вообще! Представляете, народ в СССРе тогда мечтал ну хотя бы в Болгарию или в ГДР съездить, а тут сразу Голландия!!! Естественно, со мной в группе пошёл начальник нашего отдела. Мужчина типичной, офицерской наружности, крупный и слегка недалёкий. Звали его Владимир Николаевич. Имя его я по понятным причинам изменил, ибо речь дальше пойдёт о нём персонально. Охранял он меня на протяжении всего захода, с тщательностью овчарки, глаз не спускал, дальше, чем на метр, не отходил. Ну да и ладно! Заход закончился. Бункер воды взяли, продукты в кормовые артелки загрузили. Шлёпаем дальше в Атлантику.

Началась работа, дни потянулись сплошной чередой. Витки, старты, посадки. День, ночь. Трёп с космонавтами, телеметрия, регламентные работы.

Потом был заход, потом ещё один, и ещё один. И тут случилось ЧП. Умер «Маркони», начальник рации. Человек ещё достаточно молодой, но хронически пьющий.

Вообще, пьянство на судне - это страшный бич. Квасят все, от Мастера до последнего палубного матроса. Разница только в ассортименте. Командиры всё больше коньячок или хорошую водочку, а матросики дешёвый бренди «Наполеон» или аптечную спиртягу, выгнанную из тростника.

Двести пятьдесят такого напитка обезвоживает организм на сутки, суставы перестают работать, руки-ноги не гнутся, а каждый следующий стакан простой воды валит наповал.

Так вот, вылез Маркони после волейбола из спортзала, расположенного в низах, в душном трюме, закурил папироску, а сердечко то и не выдержало. Бряк, и нет человека!

Диманыч с четвёртым помощником капитана «качали» его часа три. Облевались все, бедолаги! Представляете, что у выпивавшего накануне человека из нутра лезет!?

Освободили мы один из кормовых холодильников, перетаскав в соседний, тонны три мяса в тушах. Диманыч в это время готовил радиста к переноске из изолятора (а он находился в баковой надстройке) в этот самый, свободный, холодильник. Уложил тело на носилки, завернул в простыню и притянул ремнями.

Четыре человека, включая меня, хватают эти носилки и открытой палубой на корму. Вот тут-то и попался нам по дороге Владимир Николаевич!!!

Пристал: «Покажите мне его, да покажите!» Ну, откинули простыню с лица, показали. Внешний вид покойного, Володе явно не понравился, он как-то ссутулился, ойкнул и отошёл, осторожно переставляя сандалии по скользкой палубе.

С этого момента события начали развиваться довольно динамично.

Через пару дней заступил я на вахту по экспедиции. Сижу в дежурке, читаю книгу. Уже почти ночь, кино закончилось, народ разошёлся по каютам. А Владимир Николаевич, всё ходит по кругу внутренней палубы и ходит! Час ходит, другой и всё грудь с левой стороны трёт! Я ему: «- Владимир Николаевич! Шли бы вы спать, первый час ночи уже!»

Он: «- Да, да, сейчас!» А сам знай себе круги нарезает!

Что-то мне это перестало нравиться. Звоню Диману. Говорю: «- Дима! Выйди пожалуйста, тут похоже нештатная, медицинская ситуация назревает!»

Док всё понял с первого взгляда. Нежно приобняв «клиента» за плечи, повёл его в изолятор «дать витаминчик».

Через полчаса, начальник отдела спал в изоляторе как ребёнок, обколотый снотворным и крепко привязанный к койке. Клаустрофобия на фоне повышенной мнительности. Диманыч, оценив мою прозорливость, пригласил промочить горло за выздоровление уважаемого Владимира Николаевича к себе в каюту. Как известно, наличие чистого, медицинского, сильно цементирует мужскую дружбу. И с тех пор у меня появился очень интересный, начитанный собеседник. А это, поверьте, очень важно в условиях длительного, автономного плавания.

На этом история Владимира Николаевича не заканчивается.

Последний заход того рейса, по воле судеб, получился всё в тот же Роттердам. Ну что поделать, любили начальники этот порт! И машинки там были недорогие, и тряпки на сейлах и аппаратура разная всякая.

За пару дней вызывает меня к себе в номер Молчи-молчи.

Завязывается такой разговор:

«- Дмитрий, вы драться умеете?» 

«- Ну так, немного. А зачем?»

«- Пойдёте в увольнение с начальником отдела - глаз с него не спускать, ни на шаг не отходить! Если что, бейте посильнее, на плечо и на судно!»

«- Вот это да, думаю, судьба играет человеком, а человек играет на трубе!!!»

И что вы думаете, ходил следом как тень и стерёг, как всё та же, немецкая овчарка!!

А в следующий рейс Вову уже не пустили. Он обил всевозможные медицинские пороги, скандалил, кому-то угрожал! Но если в медицинской книжке судовой врач написал «не годен», то ни какие светила мировой науки тебе уже не помогут. Ибо судовой доктор - есть мнение в «последней инстанции»!

Про семейный вопрос

Старт снова отложен. Уже в четвёртый раз. Теперь ещё на две недели. Питьевой танк практически пуст. Раз в день часа на два заводим машину и бегаем по кругу. Варим дистилат. Пить его противно и мыться тоже не фонтан, мыло не смывается, продолжая пениться.  Зелень и фрукты кончились. Меню становится всё скуднее. На завтрак вермишель, на обед вермишель с макаронами, на ужин макароны. Благо мяса полно. Рыбы за бортом нет. Ну, может и есть, только удочкой её не взять. Срок автономного плавания у парохода всего двадцать восемь суток, потом надо в порт, за продуктами и бункером. Но цена вопроса очень высока и мы болтаемся в точке без надежды на скорые перемены. Теперь мы не одиноки.

На прошлой неделе к нам в компанию подошёл корабль Тихоокеанского флота «Маршал Неделин». Он очень красивый, надстройки светло-оливкового цвета, весь в шарах антенн дальней космической связи. На корме крохотная стрекоза вертолёта. С «Неделина» хотели передать нам продукты, но волна такая, что бот спустить нет никакой возможности. Так и дрейфуем в зоне прямой видимости.  «Око видит, да зуб неймёт!» Телефонной связи с домом нет уже давно. Только скупые строчки телеграмм. «Всё порядке тчк не волнуйся тчк Дениса выпал первый зуб тчк» А куда тут волноваться?! Всё уже почти забылось. Дом где-то далеко, за пеленой дождей, штормов и холодных туманов. Полгода  рейса.

Беременной свою жену я не застал. Вторая неделя рейса огорошила телеграммой:

«не волнуйся зпт всё порядке зпт я положении тчк целую  ирина тчк»

Сообщение вообще-то радостное, учитывая, что две предыдущие попытки окончились неудачей. И все восемь с половиной месяцев приблизительно в том же ключе:

«чувствую себя хорошо тчк всё порядке тчк письмо отправила пальмас тчк целую тчк»

Как в Пальмас? Почему в Пальмас? Следующий заход же в Того!! Женщина!!!!

Едва отработала таможня и погранцы, вылетаю на причал Морвокзала к ближайшему таксофону.

«- Алло! Ириш, я уже в Питере! Сейчас зарплату привезут и сразу же за билетами! Дождись меня, ладно, я тебя очень прошу!!»

Одиннадцать часов утра следующего дня. Врываюсь в квартиру с горой коробок и чемоданов. Жена, конечно, уже в роддоме. Не дождалась буквально пару часов.

На другой день торчу под стеной роддома, задрав голову к небу, и силюсь разглядеть сквозь давно не мытое окно третьего этажа супругу с крохотным существом на руках.

Из низкой тучи сеет противный ноябрьский дождь, капли стекают за шиворот. Наплевать. Стою придавленный падающей осенней листвой и свалившимся счастьем.

Три месяца межрейса пролетают как сон. Пора собирать чемоданы. Сердце рвётся на части. Одна половина дома, с семьёй, другая далеко в море наводит антенну на объект.

Сын буквально все три месяца проспал у меня на животе, раскинув ручки и ножки, как лев на ветке. А я проспал эти месяцы строго на спине, даже во сне боясь пошевельнуться.

Вообще, человек сильное существо. В зависимости от обстоятельств, привыкает и адаптируется ко всему. Вспоминаю, как в армии научился спать стоя, на посту, у боевого знамени части, которое «в стеклянном шкафу и опечатано печатью части». Зацепишь автомат сзади за ремень защёлкой ствольной коробки и дрыхнешь, смотришь сны. Причём таких ярких и цветных мне не приходилось потом смотреть никогда в жизни. И ведь не падал. И слышал всё, что вокруг происходило!

Немного о жизни

На судне аврал, послезавтра старт. Не прекращаясь, сплошной чередой идут тренировки. Главное, как можно быстрее снять с борта телеметрию, расшифровать и отправить в ЦУП. Над нами, как раз происходит отключение маршевых двигателей и корректировка траектории.

Начальство лихорадит. Очень хочется звёзд на погоны и слов благодарности от командования. Ведь как гордо звучит: Мы обеспечивали запуск «Бурана»! А нам, простым гражданским лягушкам мечтается о прекрасной Новой Зеландии, о порте Веллингтон, пиве и мороженом, письмах из дома.

Вообще, думали зайти в Австралию. Но оказалось, что Австралия и ещё Япония при заходе в их порты научников, требуют копии научной документации. А какую документацию мы могли им дать? Секретную, для служебного пользования?! Другой то нет!

С этой секретностью у нас вообще один смех. Самым большим секретом в нашей лаборатории являлись радиочастоты на которых, мы общались с космонавтами. А по их же словам, пролетая над Америкой, да и Европой, их постоянно доставали простые американские радиолюбители, выходящие на связь на этих самых частотах. И опять же, по их словам, они преспокойно с ними общались.

О смешном.

Лежу в койке, читаю. Одиннадцатый час ночи, тишина. Вдруг, в тишине раздаётся тихий свист.

Фють! Потом ещё, и ещё. Фють! Фють!

Я к соседу:«- Толян, ты ничего не слышишь?»

Толян: «- А я думал только у меня глюк!»

Я: «- И я так думал!»

Выхожу в коридор, в тишине раздаётся всё то же тихое Фють!! И так послушаю и так, не могу понять откуда! Три вечера по палубе прыгал, сатанея! Пока не догадался заглянуть в соседнюю каюту.

Наши соседи, да ещё один палубный матросик, просто-напросто, играют в детский, настольный хоккей! Знаете такой с ручками, за которые фигурки игроков крутить надо?!

А вот это «фють» у них означает вбрасывание шайбы!!!!! Твою мать!!! Простите меня за мой французский!!! Я их чуть не поубивал! Гады вы говорю, сиволапые, вы чего ж это творите?? Ещё бы один такой вечер, и нас с Толяном в изолятор к доктору тянуть можно!!! И вязать накрепко!! Впечатлились. Обещали больше не свистеть.

О свисте и самодеятельности.

Вообще, к свисту на пароходе относятся крайне негативно, могут даже и по уху заехать.

Железное правило: свист - к шторму!

Традиция пошла ещё из парусного флота, когда свистом вызывали ветер в штилевую погоду. Парусов на флоте уже практически нет, но поверье осталась. А ещё остались вредные привычки свистеть, где ни попадя, у некоторых членов экспедиции, типа меня.

Но всё по порядку. Как вы думаете, чем можно себя занять в нерабочее время, в железной коробке «сто двадцать на шестнадцать», торчащей посреди океана, в течение девяти месяцев? Ну хорошо, рыбалкой, а ещё? Книги? Их тоже постоянно читать не будешь!

В общем, каждый развлекает себя как может. Кто-то плетёт мочалки из распущенных шпрингов, кто-то сушит рыбок и акульи челюсти, кто-то рисует картины, некоторые ваяют компьютеры, а я создал джаз-банду. Самую настоящую, с барабанами, электрогитарами и синтезатором.

Ну что поделать, душа просит песен и музыки. А аппаратуры на корабле полно.

В советские времена в нашей службе на такие вещи тратили достаточно много средств из какого-то специального фонда.

Как-то залез по делам на склад экспедиции и углядев всё это добро, аж подпрыгнул! Неужели сбудется хрустальная мечта детства!? Пою хорошо, на гитаре играю, но врождённая, мучительная скромность, никогда не позволяла пробовать себя в роли артиста.

За неделю, коллектив был собран. Толян, сосед по каюте, окончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Игорь, из лаборатории комплекса «Сапфир», неплохо играет на гитаре и поёт. Мне же, пришлось освоить бас-гитару.

Сложней всего, оказалась найти барабанщика. Нами, был схвачен один чумазый моторист и силком посажен за установку. Через неделю, он исправно держал ритм и выдавал на-гора сбивки не хуже любого заправского ударника.

После переговоров с начальником экспедиции нам отдали незадействованную лабораторию и репетиции начались. Репертуар, как вы понимаете, был несложным. Начали с Розенбаума и народных песен типа «Ой, да не вечер». Осмелев, перешли на Антонова, группу «Мираж» и прочих советских исполнителей. Были и любимые шлягеры типа «Яблок на снегу» или «Ночного рандеву на бульваре Роз», а уж «Путана» нами исполнялась на «бис», по несколько раз!

Песенный альбом Д.Суслова >>

(Благодаря усилиям компании Microsoft
для воспроизведения звуковых файлов
в браузере IE требуются доп.настройка)

Подбирали всё исключительно на слух, записывая тексты и тональности в толстую тетрадь-ежедневник. К концу шестого рейса их было уже четыре штуки. Эти исписанные, затёртые фолианты до сих пор хранятся у меня на полке. Иногда, когда в дом приходят друзья, я достаю какой ни будь из них и, вороша страницы прошлого, перебираю струны старенькой гитары. Боевого друга и соратника, прошедшего об руку со мной за двадцать с лишним лет огонь, воду и медные трубы.

Сколько концертов мы дали, подсчитать уже невозможно. Нам рукоплескали работники советских посольств нескольких африканских и латиноамериканских стран. Честно сказать, они от скуки готовы были слушать что угодно. А за буханку чёрного хлеба и банку солёных огурцов, им можно было играть куском ржавой трубы на циркулярной пиле! Но разве в этом дело? Мы вкладывали в музыку душу и всё своё умение.

Когда разучиваешь какое-нибудь произведение, невольно напеваешь или насвистываешь мотив целый день. Особенно выжимая гирю, на верхней палубе, возле пароходной трубы.

И так это не нравится экипажу, так не нравится! Пару раз, дело чуть не дошло до драки. Но потом смирились, поняли, что бесполезно, и оставили в покое. И я был пожалуй единственным человеком на судне, кому «свистулайство» сходило с рук.

Про начальство

День «икс» наступил. Старт через полчаса. На душе пусто. Как бывает, когда очень долго ждёшь праздника, гостей, веселья, а встречаешь в одиночестве, наедине с самим собой. В лаборатории полумрак, жёлтыми кляксами светятся шкалы регистраторов. Что-то гудит, где-то щёлкает. Все замерли в ожидании отсчёта времени старта. Ощущение патрона в патроннике. Пошёл отсчёт.

Пять! Четыре! Три! Два! Один! Старт!!!

Всё закрутилось. Из прибора полезла бумажная полоса с дрожащими дорожками самописцев. Пики, провалы, опять пики. Измерили, записали, передали. Молодцы, отлично!

«Буран» полетел.  Всё прошло в штатном режиме, и двигатели включились–выключились» как надо, и траектория удалась на славу!! И телеграмму благодарственную от ЦУПа получили, ибо побили все нормативы. Начальник экспедиции очень доволен, хотя вида не подаёт, только сдержано улыбается.

Надо заметить, Сергей Викторович человек очень даже непростой. Среднего роста. Блондин, даже альбинос, голубые, близко посаженые глаза, тихая, сдержанная речь и голос такой мелодичный, не грубый. Любитель карате, дзюдо и английского языка.

Никого не напоминает? Во-во! Я когда нынешнего президента по телевизору в первый раз увидел, думал шутка. Ну вылитый начальник экспедиции! Право слово! Просто братья-близнецы! И что самое смешное, манера говорить - один в один! Устраивая кому-нибудь выволочку, Сергей Викторович никогда не повышает голос, тщательно выговаривает слова, чуть затягивая паузы.

Как-то раз, ночью, на автономном сеансе связи, спел я космонавтам песенку под гитару. Текст у песни был довольно игривый.

Что-то типа:

Ну а чего! Люди ведь. И расслабиться хочется, и посмеяться! Ребятам на борту понравилось. Похохотали. Тем более летали мои любимые «Океаны», Серебров с Лавейкиным. Большие юмористы! В.Прощенко: Тут Дима запамятовал. Лавейкин и Серебров вместе не летали.

И кто же знал, что Викторыч на КП сидит, слушает модуляционный канал! Следующим днём он меня к себе вызывает и деликатно так:

«Дмитрий Юрьевич, я конечно понимаю, что космонавтам нравится, но вы всё-таки в другой раз репертуарчик то, того, полиричней что ли подбирайте! Про берёзки там, про дом родной! Да и Герман Иванович вот обижается!»

«Вот чёрт! - думаю, ещё и Германа обидел!»

Больше он мне ни слова не сказал, посмотрел только с укоризной. Большой выдержки человек.

А во время захода в Новую Зеландию лично водил телевизионщиков с экскурсией по судну.

Новая Зеландия

А с заходом-то вот какая петрушка получилась. (В.Прощенко: На всякий случай напомню читателям, что этот заход состоялся ДО работы по "Бурану") По началу, эти строптивые потомки английских каторжников подтвердили нам заход в порт Веллингтон, тобишь в столицу. А когда мы на рейде встали, что-то у них там сомнения возникли по поводу нашей чистоты и порядочности. Сначала они послали к нам самолёт морской разведки «Орион». Эта железная птица накидала вокруг нас каких-то буёв.  Ну, тут Молчи-молчи не утерпел, дал команду к ближайшему подгрести. А когда подгребли и на борт подняли, он его цап, и в каюту. Думаю, эта штуковина, сейчас где-нибудь в архивах того-самого ведомства пылится.

Подождали мы где-то полдня, а потом они нас в ссылку послали. Самой южной точкой Новой Зеландии является посёлок со странным названием – «Блафф».

Южнее только крохотный островок с ещё более, экзотическим названием – «Дог-Айленд». Собачий видимо не потому, что там собаки живут, а потому, что жить там вовсе нельзя – смоет.

По аналогии с Россией-матушкой это примерно, как у нас Новая земля или земля Франца-Иосифа.

Вот в этот Блафф они нас и послали. Ну, Блафф, так Блафф. Не до жиру, очень кушать хочется!

Ещё полдня до него шлёпали. Пришли. Крохотный причал, на уровне воды для рыбацких шхун. Довольно приличного размера дачный посёлок, сбегающий по склонам холма к берегу. Холмы жёлтые от цветущего колючего кустарника. Одуряющий запах цветов.

Сбежалось всё население. Таких больших кораблей к ним отродясь не заходило! Швартуют нас две толстые тётки-маори, в ярко-жёлтых, непромокаемых костюмах. Наматывают шпринги на крохотные кнехты. Так и кажется, подуй по сильней ветер с берега, и унесёт судно в океан в месте с причалом.

Местный народ выглядит очень экзотично. Существуют как бы две раздельные национальности. Это, собственно, белые новозеландцы и коренное население – смуглые маори, обитавшее на этих островах задолго до появления английских переселенцев. Белая половина представляет из себя довольно грустное зрелище. Мелкие, бледно-рыжие, с кривыми зубами и на кривых ножках. Налицо вырождение нации. Маори не в пример интересней. Довольно крупные, черноволосые и черноглазые люди. А вот смесь этих типов, даёт потрясающих по красоте представителей человеческой расы! Просто глаз не отвести.

На борт приехали власти. Выяснилась причина недоверия. Оказывается, ребята в Веллингтоне связались с американцами, а там какой-то умник сказал, что мы судно-шпион для прослушивания правительственной связи и вообще плохие люди!

Тогда наш начальник экспедиции пригласил на борт телевидение. Мол, если не верите, снимайте что хотите, нам скрывать от новозеландской общественности нечего! За исключением кой-чего.

Кто же отказывается от такого приглашения? Приехали. Час лазили, снимали. Потом их накормили обедом с русской водочкой. В автобус грузили вручную. Оказались весьма душевные люди, подарили мастер-копию фильма, а вечером по главному новозеландскому телеканалу в новостях показали наш шип со всеми потрохами. Наговорили массу лестных слов и принародно пригласили в гости ещё.

Попав на сушу, наш народ, естественно, кинулся в паб. Через час, в посёлке кончилось пиво, включая безалкогольное. И хозяин местного заведения помчался в ближайший город за пополнением. Так он и мотался по три раза за день. Думаю, такого оборота ему и в страшном сне не снилось! Но пиво!!!!!!! Потрясающее!!!!!!!

Что до меня, то мне очень понравилось мороженое. За девяносто восемь центов. В вафельный РОЖОК (не путать с нашим рожком, там именно РОЖОК) три шарика со всякими приправами в виде джема, мармелада, орехов и прочей вкуснятины. Простому советскому человеку, привыкшему к эскимо на палочке за одиннадцать копеек, такое лакомство кажется блюдом достойным Гаргантюа и Пантагрюэля! Гордость за наше родное, лучшее мороженое на свете, сразу куда-то подевалась. Но глаза боятся, а зубы делают. Через полчаса пошёл за добавкой.

Вообще, как сластёна, вывел для себя шкалу «измерения уровня жизни» посещаемой страны по качеству мороженого. Самое вкусное в Зеландии да ещё, пожалуй, в Дании.

У остальных так себе, на четвёрочку.

Попив пивка, народ двинул на прогулку. Идти можно на гору, через посёлок или по набережной вдоль берега. Потом набережная заканчивается и начинается дикий лес, субтропический хочу вам заметить. На границе между ними стоит жёлтый столб, на котором прибито большое количество табличек с указанием расстояний до разных мест на земном шаре.

В лес уходит тропинка, возле которой стоит табличка с надписью: «Глория Трэк». Ну понятно, заросли, чащоба и опасные звери. Ан нет! Дорожка уложена широкими досками, а сверху на доски набита мелкоячеистая сетка-рабица.  Уютная, такая дорожка. Ну, пошли. Тянется эта тропа километра два, всё лесом. Красотища! Стена огромных, лиственных деревьев, закрывающих небо, поваленные стволы, заросшие мхами, лианы. Полумрак, влага, пропитавшая всё вокруг, фантастические запахи и диковинные растения. Так и кажется, что сейчас из-за дерева с душераздирающим криком выскочит злодей Себастьян Перейра с огромным тесаком в зубах и пистолетами за поясом. Но нет, только щебет и возня в листве невидимых обитателей этого сумрачного, вечнозелёного дома. Где-то в середине пути один из моих попутчиков углядел птичку киви. К сожалению, она не была расположена к дружеской беседе и быстренько скрылась, так и не дав поймать себя в видоискатель фотоаппарата. А жаль, киви очень интересная животина. Вроде и птица, а вроде и нет! С клювом, но не летает, только бегает. Для новозеландцев, она существо священное и является символом страны.

Тропа пошла резко вверх. Выходим из леса на холм над посёлком. В зарослях колючего кустарника натыкаемся на отлично сохранившиеся бетонные ДОТы, наследие «второй мировой». За кустарником, идеально квадратные пастбища для овечек, огороженные ровными заборчиками. Беленькие шарики, пасущиеся на этой шахматной доске, трудно назвать овцами, это именно овечки, на столько они очаровательно кругленькие и какие-то игрушечные. Из-за них, в стране очень жёсткие законы, относительно рыбной ловли в прибрежных водах. Если инспекция углядит тебя с удочкой в порту, считай, остался без порток! Штраф космического размера. А если у парохода фекалка не дай Бог подтекает за борт, пиши пропало, можно и за решётку загреметь. Берегут ребята свою экологию и природу. Очень даже молодцы.

Спускаемся с холма к берегу. Навстречу шлёпают наши морячки. У каждого в руках, по здоровенному пакету.

«Что несём?»

Оказывается, народ насобирал на берегу створки устричных раковин. Похожие, водятся и в наших речках. Такие, тёмные снаружи и перламутровые внутри. Похожие то похожие, только эти, размером с ладонь взрослого мужика и перламутр у них ярко-бирюзовый с потрясающим переливом в золотисто-розовый.

Вы будете смеяться, но раньше подобные штуки очень охотно принимали в комиссионные магазины, и каждая такая створка стоила рублей по пятнадцать-двадцать!

Вот и считайте, сколько весил один такой пакетик! Так же принимали и кораллы, и большие раковины. Причём чем больше ухо имела раковина, тем дороже она стоила.

Понятно, что страсть к собирательству подобной экзотики у моряков была отнюдь не только эстетическая, но и вполне материальная.

Через трое суток, по выходу судна в океан, в радиусе пяти километров по побережью от посёлка, не осталось ни одной мало-мальски достойной раковины. Местные жители были просто в шоке, от масштабов разорения. Они и подумать не могли, что мусор, веками валяющийся на берегу, будет кому-то нужен! Но было поздно, уже украли! Да! Русские люди.

Про космонавтов.

И опять пролив Дрейка. Опять штормит, но к счастью, не сильно. Возвращаемся в родную Атлантику. Тихий надоел до чёртиков, пора уже и о доме подумать. По дороге работаем с «Миром» в автономном режиме. Треплемся с космонавтами, развлекаем, как можем.

Кстати, о космонавтах.

Безусловно, они героические люди.  И мучений принимают без счёта! Представьте, жить в железной, наглухо задраенной бочке, не имея возможности ни управлять ею, ни принимать какие-либо решения. Думаю, не открою вам большого секрета, но практически ни одну операцию на станции космонавты сами сделать не могут. Всё управляется с земли. Даже отстрел капсулы с, простите, дерьмом! На командирской радиолинии набирается команда. Скажем, «шесть жёлтых, семь зелёных», потом производится пуск и все замирают!

И следом диалог:

«Борт, ну что там у вас?»

«Да вроде отстрелили!»

«Ну и хорошо!»

Или такой запомнившийся эпизод. Сеанс связи в «первом» режиме, то есть с ЦУПом.

Устанавливаем оба канала: и Служебный, и Модуляционный. ЦУП в канале, мы его отлично слышим. Какой-то шум, разговоры. Пошёл виток, появилась несущая с борта. Слышу голос Сереброва: 

«ЦУ-УП!» - тишина.

«ЦУ-УП!» - опять тишина.

«ЦУП мы вас не слышим!!»

Лавейкин, откуда-то из-за плеча: «ЦУП, мы вас ни х*я не слышим!!!»

Из ЦУПа: «Ребята мы здесь, здесь, мы на связи!!»

Вся лаборатория корчится от хохота!!!

Ну и как все обычные люди, они по-разному общаются. От кого-то вообще слова не услышишь, а кто-то вполне нормально поболтать любит.

Типичный диалог:

Борт: «Ребят, куда пропали? Чего давно на связь не выходите?»

Мы: «Да на заход в Буэнос-Айрес бегали, а сейчас опять в точку вернулись.»

Борт: «Ну и как девки в Аргентине?»

Мы: «Ничего. Но наши лучше.»

Борт: «А, ну ладно. А вообще как дела?»

Мы: «Да ничего вроде. Вот только из бани все вылезли. Чистые антенны крутим.»

Борт: «А-а-а-а!!! Баня!!!!!! А-а-а-а!!!!

Конечно, понятна их реакция. Им-то на мытьё выделяется литр воды, и то из пульверизатора, а может и вовсе влажная салфетка!! Бедолаги!!

О чудаках

Любопытно наблюдать за населением корабля где-нибудь после шести – семи месяцев рейса. Все уже успевают адаптироваться к замкнутому пространству, психика расслабляется и наружу вылезают странности и парадоксы человеческой натуры. Причём очень выпукло и ярко. У моряков существует пара примет, позволяющих определить свое психическое состояние. Приметы эти проверены не один десяток раз и действуют безотказно.

Примета первая. Если моряк или член экспедиции стучится в дверь собственной каюты, значит, пора или выпить или возвращаться домой. Дальше может быть хуже.

Примета вторая. Если моряк или член экспедиции начал разговаривать сам с собой в присутствии товарищей, значит пить уже поздно, надо точно домой, ну или в крайнем случае, всё-таки попробовать выпить.

Есть третий путь. Сдаться доктору. Тот уколет «витамин». Говорят, на некоторое время помогает.

Однажды, доктор Диманыч спас меня от неминуемой гибели, в которой сам косвенно был виноват.

Решил как-то Диманыч разобрать свой аптечный склад. Что его к этом подтолкнуло теперь уже не важно. Но в течение двух дней с полубака доносились звон, пыхтение и отборные матюки. Вечером, после работы, я как мог помогал нашему эскулапу вытаскивать просроченные лекарства на корму и майнать их за борт. Потом, в каюте, за рюмашкой «чистого», мы писали «Акт списания лекарственных препаратов» по принципу «Кавказской пленницы». «- Выкинула в пропасть: шашлык один. Три шашлыка! Так! Три шашлыка выкинула в пропасть!». По итогу, Диманыч подарил мне аж семь коробок со «Спиртовым настоем мяты» и восемь со «Спиртовым настоем эвкалипта». Я быстренько перелил это добро из маленьких флакончиков в два больших из-под глюкозы.

И на следующий вечер в предвкушении большого удовольствия рванул в баню. Баня находилась как раз напротив нашей каюты и работала круглые сутки, за что её очень любили тараканы, производящие потомство на её тёплых стенах в режиме «нон стоп». Каждый уважающий себя банщик знает, что разводить мяту для поддавания на камни, нужно в строго определённой пропорции. Но когда этого добра завались, чего не плеснуть концентрированным? Плеснул. Ощущение потрясающее! В голове мята, во рту мята, в ж.. ну ладно, в общем, сам из мяты. Помылся, пошёл спать.

Утром, сквозь сон слышу далёкий звук, мой сосед что-то кричит еле слышным голосом. Пытаюсь поднять руку. Не получается. Такое ощущение, будто из организма удалили все мышцы. Очень холодно. Внутри себя, понимаю, что что-то не так!

Вижу, Толян говорит с кем-то по телефону. Через какое-то маленькое время появляется доктор и что-то делает с моей рукой. Ещё пара минут, начинаю приходить в себя.

Мята-то, того, сильная штука! Так придавила, что сердце стало останавливаться, а давление упало почти на ноль! Если бы Диманыч «витамина» не ввёл, чёрт его знает, чем могло закончиться! Сосед потом говорил: «- Я тебя зову, а ты лежишь весь зелёный и молчишь!!» Перепугался дружище!

Так вот, о чудаках. Покойный Конецкий как-то писал о том, что после определённого срока у человека резко обостряется неприязнь к недостаткам окружающих. Готов подписаться под каждым его словом и попытаться проиллюстрировать это на примере.

Обычно экипаж и экспедиция питаются в две смены. Народу много, а столов всего семь. Усаживается за каждым аж по  шесть человек. По трое друг напротив друга. Так вот, сидит за нашим столом такой замечательный человек из подмосковного Дмитрова – Валера Марукин.  Этот Валера - заядлый охотник и любитель женщин. 

Говорить о том и другом он может бесконечно. Ярко, темпераментно, с чувством, с толком. Особенно про охотничьих собак, сеттерах и поинтерах. Его можно спросить даже ночью, разбудив: «- Валер, так что сеттер?» И всё! Монолог на пару часов обеспечен.

Сидит также рядом со мной другой, не менее уважаемый человек, военный в отставке, завхоз экспедиции Володя Розанов. Вернее Владимир Владимирович Розанов.

Любит Владимир Владимирович Валеру слегка подколоть. Как бы невзначай спросить про охоту, про собак. Валера, естественно, заводится с полутыка и начинает излагать размахивая ложкой. Поначалу это всех смешило. Но поскольку  питаемся мы четыре раза в день, а дни эти тянутся и тянутся, шутка надоела и многие перестали улыбаться и вообще реагировать. А Владимир Владимирович почему то не чувствует напряжения на лицах и всё знай «про охоту» Валеру цепляет. Пока кто-то из присутствующих громогласно не поставил точку, довольно резко одёрнув шутника.

Вообще  говоря, в столовке можно менять место дислокации уже через три месяца. Но на моей памяти этой возможностью воспользовались только раз, да и то по причине конфликта возникшего в другом месте и в другое время.

Длительное пребывание в замкнутом пространстве, зачастую странно отражается на вкусах человека. Вдруг посреди рейса ты начинаешь замечать, что переборки в каюте имеют жутко неряшливый вид, да и цвет какой-то малоприятный. Тогда ты говоришь соседу: «- А что Толян, не учинить ли нам ремонт? Стены покрасить в красный цвет?!»

И сосед молниеносно соглашается! Нет, не на ремонт – это само собой, а на красный цвет!

Причём дома мысль о стенах красного цвета и в голову не придёт! Ну представьте – красные стены! А в каюте - пожалуйста, без проблем. И вот следующие выходные всё снимается со стен, вытаскивается диван, полки, плафоны с потолка. И начинается шедевральное творчество! Запах по палубе стоит такой, что тараканы дохнут.

К слову о тараканах

Заход на Острова Зелёного Мыса. Солнечное утро. Пришвартовались полчаса назад.  Голый бреюсь над умывальником. Морда в пене, настроение отменное, после завтрака на берег,  вахта только на третий день.  В отражении за левым плечом в профиль  видна входная дверь. Вдруг дверь бесшумно открывается, в образовавшуюся щель всовывается огромная чёрная лапа с оранжевым баллоном - спреем. Лапа делает из спрея «пшик» и так же бесшумно исчезает. Что это было?! Всё происходит за секунды и я даже «мяу» сказать не успеваю! Ну просто глюк какой-то. Стремглав высовываюсь в коридор. Через две каюты здоровенный негр в белом халате с двумя баллонами в руках.

Оказалось, старпом заказал санитарную обработку судна, а предупреждать население посчитал лишним!

А в каюте такой вполне приятный запах. «– Да, думаю, таким манером наших рыжих не взять!»  «- Уж, каким дихлофосом травим, самим впору помирать, а им хоть бы что!» Ладно, ушли на берег. Красота, пляж, белый песок, пальмы, креолки со «всеми делами»!

Помните, у Городницкого по-моему так:

Белостенный, деревянно-глиняный городок в типичном португальском стиле вокруг подковообразной лагуны, вода ровная, как зеркало и прозрачная как воздух. И во всём этом благолепии я ухитрился наступить на морского ежа. Не сразу конечно, а где-то перед возвращением на корабль. Четыре чёрных точки в стопе. Кое-как дохромал и к вечеру свалился с температурой. Доктор резал и тянул щипцами. Гадкая штука, никому не пожелаю.

А тараканы все сдохли! Выползли на середину каюты, видимо, поделиться горем, и сдохли! Не было их месяца три, потом появились вновь конечно. Уж если они мамонтов с динозаврами пережили, куда нам тщедушным с ними тягаться! Хотя в дихлофос с тех пор я не верю…..

Опять о чудаках

Итак, всё покрашено. Пару ночей  спим у соседей. Когда в каюту уже можно войти, вешаем шкафы и полки. Всё, ремонт закончен. Стены тёмно-красного цвета. Друзья заходя в каюту столбенеют.

Первая реакция: «- Да вы офигели! Как же тут жить можно?!»

Вторая реакция: «- Мда-а, прямо как в борделе!»

Третья реакция: «- А вообще-то прикольно. Может и нам ремонт сделать?»

И понеслось! На месяц по нижней палубе устойчивый запах краски и уайт-спирита с ацетоном.

Ещё о смешном. Любой мужчина когда нибудь отпускал бороду. Или бриться было нечем, или просто лень одолела, либо по каким нибудь другим обстоятельствам. И конечно святое дело отпустить бороду в рейсе. Как не ругается начальник, а всё равно хочется посмотреть, каким же ты станешь, с бородой! Но ходить в ней долго получается не у каждого. Оно и понятно – жара, тропики. Чешется нещадно, не говорю уже о крошках и прочих следах обеда, вечно путающихся в этом волосяном великолепии.

И вот представьте, как нибудь вечером, перед отбоем, когда все уже залегли на бок, прогуливаетесь вы по палубе. Месяц плавания уже эдак седьмой. И вдруг идёт  навстречу совершенно незнакомый человек! В первую секунду вы удивляетесь, потом тревожитесь, а потом начинаете легко паниковать. А человек замечая ваше состояние, широко улыбается и говорит: «- Да это же я! Ну, я! Бороду просто сбрил!»

Многих пробирает очень сильно, люди хватаются за сердце и прислоняются к переборке и тихо матерятся.

О грустном

Но, к несчастью, бывали и очень трагические случаи. На «Гагарине» произошла такая история. Один член экспедиции, по-моему из Одессы, купил в канадском Галифаксе машину. И как это водится, в межрейсе у него сломалась коробка-автомат. И в следующем рейсе он естественно решил купить другую коробку, потому как в начале девяностых, в Одессе коробки не кто не чинил. Машина была старой модели,  запчастей к ней найти не удалось и канадцы ему предложили купить такую же машину на разбор. Что он и сделал. Но, как я говорил ранее, времена были непростые и для того, чтобы купить машину, надо было получить у начальства разрешение. Почему-то считалось, что приобретение автомобиля на собственные, заработанные деньги это очень большое поощрение и должно разрешаться исключительно руководством! А по понятным причинам покупка два раза подряд была просто невозможна из-за ограниченного места на палубе и большого числа желающих стать владельцем иномарки.

И мужика начали грызть. Он, бедолага, отбивался, оправдывался как мог, но победить начальство ему не удалось. Тогда он с помощью экипажа краном смайнал машину за борт. Потом затосковал и однажды, написав записку угрожающего содержания, обмотался оголёнными проводами и принял мучительную смерть, подключив провода к розетке.

Но как говорится, «Кому война, а кому мать родна!» Именно этот дикий случай помог нашему пароходу сделать последний заход в Лас-Пальмас. Год на дворе был уже девяносто первый и Балтийское Морское Пароходство перестало платить «по счетам». А «Гагарина» с покойником на борту санитарные власти Испании в порт не пустили. И зашли мы, взяв продукты для «Гагарина», а заодно получив и отоварив в последний раз, зарплату. А потом сутки в море перегружали, гоняя моторный бот от судна к судну. Именно тогда и был сделан последний снимок «флагмана Космического Флота СССР», который вы могли  лицезреть. А через небольшое время, после развала, добрые украинские братья с радостью продали практически новый корабль на иголки. Вот такая зачастую грустная судьба бывает у людей и больших, красивых пароходов.

Про Шмоню и прочие приятности

Наступил момент коснуться родной и близкой всем нам автомобильной темы.

Если кто-то не знает, я скажу, что раньше, в советские времена, моряки загранплавания, как и сотрудники всяческих посольств - торгпредств и просто командированные на работу за кордон, пользовались таможенными льготами по ввозу автомашин. Посему, ажиотаж вокруг этой темы царил небывалый! На судне составлялись списки на приобретение желанной железяки аж за год. Список уточнялся и одобрялся в самый последний момент, перед заходом в любимый порт Роттердам. Именно там, в голландских просторах, паслись экспортные Жигули всяческих моделей и цветов, и прочие иномарки, достойные внимания простого советского обывателя. В гуще портового квартала имелась пара магазинов, менеджеры которых за небольшую плату соглашались обзвонить по газете владельцев вожделенного авто и договориться о купле-продаже. И если всё срасталось, к борту пригоняли родное до боли творение советского автопрома и новый владелец на какое-то время испытывал приступ настоящего всепоглощающего счастья. Начиналось повсеместное нанесение смазки на металлические части, чистка салонов и протирание тряпочкой всего, до чего только можно дотянуться.

На  палубу и прочие надстройки «Добровольского» влезало сорок восемь машин. Ещё две можно было запихнуть, срезав релинги палубных трапов и накрыв проёмы досками.

Самым невыгодным считался бак и полубак. По дороге домой в Северном море частенько штормило и по приходу к родному питерскому морвокзалу вместо блестящего чуда можно было обнаружить тусклую гору морской соли из-под которой робко пробивалась гадкая ржавчина. Но можно было и не нарваться на шторм и тогда с бака машины выгружали в первую очередь, собственным краном.

Уже обошёл все комиссионки. Посмотрел на всех парковках. Ну, нет машины! То есть, конечно есть, но не то, что мне надо. Или цена кусается, или совсем уж помойки. А в голове рисуется образ эдакого симпатичного, свежего опелька-рекорда с двухлитровым мотором, хорошей резиной и низкой, очень низкой ценой! Ну что поделать, нету!

И тут на очередной парковке, о боже, вижу её! Она большая, зелёная и такая потрясающе красивая!!! А какое имя!! Шевроле Малибу!!!!

Планка упала. Я понял – это она! Всё другое рухнуло, разбилось и исчезло в осенней роттердамской дымке.

Сговорился на тысяча триста гульденов. Тысяча моя, а триста пришлось занять у соседа до следующего рейса. Завели, сели, поехали к пароходу. Чума! Три и три литра, коробка автомат, приёмник играет, диван спереди сплошной, здоровый и куча всяких прибамбасов. Расплатился, сходил снял с учёта. За пять минут между прочем. На соседней с причалом улице. Ключи в кармане, первое общение с иноземным чудом. Под капотом – класс, шестёрка V-образная, в багажнике за… так, что это за велосипедное колёсико!!??

Бегом на свалку. Купил нормальную запаску. Это только потом я узнал что такое докатка и как с ней бороться.

На погрузку приехал кран. За рулём, здоровенный голландский детина, в усах и сабо на деревянной подошве.

Мы цепляем, он поднимает. Доходит очередь до моей лапочки, он высовывается из кабины и тыча пальцем в сторону автомобиля вопросительно кричит: «- Чиф, чиф??!» Мол, капитана?!  Не-е-е, мотаю я головой, моя это, и колочу себя гордо в грудь. Здоровяк уважительно надувает щеки и вытягивает вверх большой палец.  Погрузили, привязали, поплыли. Дальше начинается самое забавное.

Удачно проскочив Северное, подходим к Питеру. У Толбухина маяка берём лоцмана. На градуснике ноль. На дворе первые числа февраля. Пока догребаем до Угольной гавани на градуснике уже минус десять. У морвокзала уже минус двадцать пять. Водное пространство, на глазах, стремительно покрывается льдом. Пока отработала таможня с погранцами - минус ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ! И это перепад за четыре часа.

Приехал кран, стали разгружать. Пока все сняли, прошло ещё часа три. Пора и свою заводить, да готовить в дорогу. Сажусь, ключ на старт, жу, жу, жу….. ни хрена!

Кто ж знал, что педаль газа нажать только один раз надо было?! У нас на Москвичах, да Волгах жать можно пока не посинеешь! В общем понятно, свечи выкручивать надо. Лезу, ёлки – палки, а что это за свечи такие!? Какой же тут размер!? На шестнадцать!!??

Перерыл весь пароход – нет такой головки. То есть, конечно обычная на шестнадцать имеется, но её в отверстие в блоке не просунуть, да и короткая она! Расширил границы поиска до ближайших ремонтных станций. Все слышали, но ни у кого нет. Ладно, буду заводить так! Подогнал электрокару. Крутим, аж провода дымятся. Вроде схватывает, но не заводится - чёртова кукла! От мороза руки не сгибаются, губы потрескались, нос побелел. Сбегал в каюту надел ещё штаны и свитер. Холодно так, что слова во рту замерзают! Наступила ночь. На следующее утро битва продолжается. На верёвке оттащил Шмоню на единственный сервис для иномарок. Мастер, поковырявшись пол часа развёл руками. Тащу там же порядком обратно, не соло нахлебавши. Ладно, надо ставить её на стоянку, благо рядом, на площади и валить домой поездом. Прибегает радостный Саня Малёк. Ему удалось оживить свою Судзучку. Такой крохотный микро автобусик, со сдвижными дверями и почти игрушечными колёсиками. Добрые голландцы развозили на нём  хлеб, о чём свидетельствуют живописные надписи и рисунки  на бортах.

Два слова про Саню Малька.

Саня - человек «живчик». При росте метр с кепкой, он обладает деятельной и кипучей натурой. Он постоянно, что-то предпринимает. И неважно, что результатов никому увидеть не удавалось! Ведь главное процесс, а не его завершение!

В один прекрасный момент Сане надоело ездить по койке в шторм и он изобрёл устройство – фиксатор. Представьте себе фанерный круг, закреплённый болтом «по центру» к переборке в ногах кровати. К этому кругу, Саня прикрутил кеды, которые так же могли вращаться относительно основания. В качку Саня обувал ноги в кеды, зашнуровывался и спокойно спал поворачиваясь с боку на бок.

Первую неделю весь пароход просто угорал. А малёк только скромно улыбался. После следующей качки зубоскалить перестали, а кое-кто даже скопировал изобретение.

Так вот, значит завёл таки Малёк свою «булковозку» и говорит мне: «- Дим, может на моей поедем, а то я рулить-то не умею!». А со мной собрались ехать ещё два человека, брат, приехавший меня встречать, и приятель Юрка.

Итого, шмурдяк троих членов экспедиции, весом килограмм под шестьсот, три здоровенных мужика и один небольшой.

Загрузили. Смотрю на сплющенные колёсики и какое-то нехорошее ощущение в груди возникает. А ехать почти восемьсот, а мороз минус тридцать пять, а лёд на дороге голимый. И резина совсем не зимняя.

Первые пятнадцать минут ночного движения показали, что это «тропическая» модель «булковозки»! В носовой части она имела два вентиляционных отверстия, которые ничем не закрывались и поставляли забортный воздух прямо в рожи передним седокам.

Двигатель, объём которого составлял всего лишь литр, находился под водительским сидением, а  радиатор завершал собой длинный, сужающийся  туннель. Поэтому закрыть его чем нибудь было просто невозможно. Температура мотора не поднималась выше сорока градусов,  тепла печки едва хватало на крохотную щель во льду, покрывающем лобовое стекло. Через полчаса вся повозка изнутри покрылась толстым слоем инея. Водительское место было настолько крохотным, что для того, чтобы включать первую и вторую передачи, мне приходилось засовывать правую ногу  под левую! Коллектив начал активную борьбу за тепло. Позатыкали все щели и дыры собственным бельём. Юраня откуда-то достал примус «Шмель», купленный ещё до рейса, в расчёте продать где нибудь в Уругвае, но к счастью не проданный,  и зажёг  в ведре, которое деятельный Малёк прихватил на всякий случай с «Добровольского». Стало не сильно лучше, но боевой дух команды заметно вырос.

Несмотря на весь ужас ситуации, мы настырно продолжали движение по абсолютно пустынному Московско–Ленинградскому шоссе. Надо отдать должное, было очень красиво! В инее было всё, и деревья, и кустарники, и стебли высохшей травы по обочинам дороги. Сверкали даже покосившиеся избёнки в совершенно безлюдных, не освещённых придорожных деревушках.  Мы скользили в каком то сказочном, сверкающем в лучах фар бриллиантовом безумии.

И тут лопнуло переднее правое колесо. Просто лопнуло, не выдержав мороза и нагрузки. Кое как выловив это чудо японского автопрома из заноса и замерев на обочине, по возможности спокойно, спрашиваю: «- А что Саня, запаска то у нас есть?!» В жуткой, повисшей тишине Малёк неуверенным голосом отвечает: «- Да вроде где-то была.»

Отдираем примёрзшую дверь и лезем наружу. В специальной нише находим запаску. Слава Богу, она в порядке! Тут оказывается, что домкрат лежит чёрте где под шмотками. Разгружаем полавтобуса, вынимаем эту ржавую железяку. Беглый осмотр показывает, что последний раз ею не пользовались никогда! Начинаем судорожно поднимать. Домкрат уверенно проходит сквозь пол, не оказывая на машину какого нибудь заметного воздействия! Находим в поле не толстое бревно. Пробуем через него. Получилось. Оторвали колесо от снега. Следующие полчаса, откручиваем насмерть прикипевшие гайки. За время замены колеса мимо не проехала ни одна машина, всё вымерло!

Двигаемся дальше. От мороза немеют пальцы. Засовываю руки себе под зад и так спасаю конечности от обморожения. Когда рассвело, въезжаем в Клин и тут брат произносит потрясающую по содержанию фразу: «- Дим, а может заедем в какой ни будь двор, в подъезде погреемся??!!» И что вы думаете!? Заехали и действительно полчаса стояли в парадном, прижавшись к батарее.

Клин запомнился ещё двумя моментами. Заправкой, как в последствии оказалось, бензином пополам с водой, и гайцем, который остановив, почему-то на ломаном русском спросил: «- Из какой страны?». И услышав родную речь в ответ, с облегчением на лице отпустил на все четыре стороны.

На этом путешествие из Питера в Москву не закончилось. Вода в топливном фильтре замёрзла совсем, как раз напротив гостиницы «Россия».  Но по сравнению с пережитым за ночь, это были такие пустяки, что и тревожиться не стоило. Но тут Малёк объявил, что в двигателе не антифриз, а вода! Пришлось лихорадочно срывать нижний патрубок, ибо кранов для слива в этой горбушке не предусмотрели. Лобовое замёрзло совсем и я пару раз чуть не въехал в зад солдатскому УАЗу, тащившему нас на галстуке в родные пенаты.

Через две недели от морозов остались лишь воспоминания. И я рванул на вахту в Питер. Шмоня терпеливо дождалась меня на стоянке и я, засучив рукава, с новой силой взялся за её оживление. Как это обычно бывает, выход нашёлся прямо под боком, в двух шагах. А именно, в здании морвокзала,  в лице усатого таможенника, ответственного за огромный чемодан «Гедоровского» инструмента, с помощью которого, они досматривали грузовые фуры, прибывшие на пароме из сопредельных государств. В этом волшебном чемодане сразу же нашёлся Г-образный, замечательный, свечной ключ на шестнадцать, с помощью которого я в считанные минуты, с небольшим усилием открутил все шесть свечей. По внешнему виду можно было понять, что я  первый, кто решился потревожить их покой. Разогретой паяльной лампой свечные мозги были вправлены и приведены в чувство.

Мотор завёлся с полутыка, но через пару минут заглох со странным звуком! Что такое?! Пытаюсь заводить – стартер не проворачивает двигатель. Вытягиваю масляный щуп, он покрыт некой прозрачной субстанцией, уровень которой установить невозможно. Через знакомых вызываю мастеров, ремонтирующих американские машины. Приехали два чумазых хлопца, выслушав мой сбивчивый рассказ, вытянули всё тот же щуп и внимательно его обнюхали. «- Убил ты мотор дядя, говорят, бензин у тебя в поддоне!» Нюхаю, точно, бензин!

В общем, пока я крутил его сутки, он столько бензина по стенкам цилиндров насосал, что масло растворилось! Итог понятен. Смерть.

Оттащили мою дохлую лошадь в Коломяги, на старинную генеральскую дачу с потолками из чёрного морёного дуба, где собственно проистекал процесс ремонта. Договорились, что хлопцы вынут мотор, вскроют и оценят размер попадания. Вынули. Оценили. Как раз в пять видеоплееров укладывается. «- Но только не раньше чем через три месяца возьмёмся, - говорят, а то у нас очередь на ремонт, вон от Мустанга мотор валяется, а вон от Корвета!!»  Грустно мне стало. Но с другой стороны, думаю, как раз в рейс уйду, денег заработаю, она и починится к возвращению! И тут они мне тихо так говорят: «- Слушай, а может ты нам её продашь?!»  Ну, тысяч за десять рублей?!

«За десять? Не-е-е, меньше тридцатки и не подходите!!» Они: «- Ну ладно, вот завтра Леонидыч приедет, давай встретимся, поторгуемся!».

Продажа Шмони

На следующий день с утра встретил на Московском супругу приехавшую глотнуть Питерского воздуха и поглазеть на красоты.

После обеда созвонился с хлопцами. Они прислали за нами автомобиль и мы в обнимку с дорогой опять оказались на той же даче.

На столе: три бутылки Старорусской по ноль пять, циплёнок ужареный до размеров воробья, огурец, лежащий на тарелке, по меньшей мере неделю, и буханка чёрного.

За столом: трое с их стороны и нас с женой двое. Жена, понятное дело не пьёт. Значит на четверых. Первая прошла незаметно. Познакомились с Леонидычем. Цена поднялась до тринадцати. Вторая пошла сложнее, а главное, кончился цыплёнок. Все ощутили прилив братской любви. Цена подскочила до восемнадцати. На середине третьей, один из них уже лежал лицом среди куриного позвоночника и огуречных шкурок. Огурец, к слову, оказался мерзопакостно горьким. Второй сполз с табурета на пол и уютно пристроился щекой на  старых валенках, валяющихся тут же у стены. Третий, Леонидыч, держался молодцом и покачиваясь на скрипящей лавке, периодически икая,  произносил одну и ту же решающую фразу: «- Ну чё, ты хочешь..!!???»  Я, глядя на бледно-зелёную от висевших клубов табачного смрада супругу, тоже держался молодцом и в ответ произносил за ранее оговоренную и обдуманную фразу: «- Двадцать пять! И не центом меньше!» Ёщё через полчаса, стало понятно, что Ирина больше не выдержит, и я «упал» до двадцати трёх. Леонидыч, услышав магическую цифру «двадцать три»,  дёрнулся с лавки и хватаясь руками за все, попадающиеся препятствия полез на огромную, русскую печь. По началу, мне показалось, что у него какой то припадок, но потом, когда на пол полетели тулупы, сапоги и прочий хлам, стало понятно, что действия Леонидыча оправданы. После пяти минут возни, он возник на краю печки с пузатым, пластиковым мешком, до верху набитым пачками денег. Не успел я и глазом моргнуть, как он икнув в очередной раз десантировался с печки задом об пол. Причём мешок он в полёте выдавил, как тюбик с пастой. Далее последовали десять минут отборных матюгов, потирания отбитого зада, а ещё десять минут ушли на собирание денег с пола обратно в мешок.

Сумму пересчитали раз десять. Восемь раз Леонидыч, раз я и один раз Ирина. Всё сошлось до копеечки. В своей массе это были пачки грязных, мятых пяти- и трёхрублёвок. Всё это немытое богатство переложили в другой, прозрачный пластиковый пакет, и я, прижимая пакет к груди, подталкиваемый женой, нетвёрдым шагом побрёл к машине, а оставшийся, не сильно похудевший мешок, Леонидыч затолкал обратно на печь.

Мне удалось стойко держаться до дверей каюты. Как только нога коснулась палубы за порогом, последняя больно ударила меня по лбу. Очнулся на следующий день в состоянии полной разрушенности, но счастливым оттого, что всё прошло так гладко, что мы живы и деньги на месте! И ещё несколько лет жена при каждом удобном случае рассказывала знакомым, что водка меня не берёт совсем, и что три бутылки любимому супругу, это так, что называется на зубок. А у меня глубоко внутри осталась тоска по большому зелёному автомобилю марки Шевроле. И представьте, спустя много лет, тоска реализовалась, вылившись в действительно большой, действительно пятнисто-зелёный автомобиль, действительно марки  Шевроле. Вот ведь странная штука судьба. Но это уже, как говорится, совсем другая история.

Сложный женский вопрос

Не буду врать. Долго думал, стоит ли поднимать эту непростую тему. Прикидывал и так, и эдак. И в конце концов решил, что эта сторона пароходской жизни не может быть скрыта от общественности, ибо какой тогда смысл было вообще браться за перо (хотел написать за клавиатуру).

Как-то в славном городе Вильнюсе занесло меня в магазин похоронных принадлежностей. И там поразил меня пиджак, у которого была только передняя часть, а задней, то есть спины, не было вовсе. Так и тут, очень не хочется мне, что бы повесть эта стала похожей на тот пиджак. Даже для меня одного.

Так вот, как уже говорилось, количество людей на пароходе, обычно колебалось в районе ста двадцати человек. Мужиков, как правило, сто с небольшим и человек десять женщин.

Как вы наверно помните, пенсию в те годы, начисляли по последней зарплате. А служба наша, приплачивала морякам экипажа лишнюю денежку к их жалованию. По сему, к нам, на суда «Космофлота», рвались все моряки и морячки в последний рейс перед выходом на заслуженный отдых. И в пароходстве их охотно брали, особенно женщин, буфетчиц. То есть, из десятка дам минимум шесть было предпенсионного возраста – эдакие черепахи Тортиллы. И только четыре - пять, были достаточно молоды и привлекательны.

Теперь о мужской половине. Большая часть была также старшего возраста и в экипаже, и в экспедиции. Молодых ребят набиралось может человек сорок с небольшим.

Расклад «одна к десяти». Забавно.

А вот на судах большого класса, базирующихся в Одессе, типа «Гагарина» или «Королёва», ситуация была значительно лучше. В то время в весёлом приморском городе было училище, готовящее стюардов и стюардесс. В этом училище учились девахи со всей теперешней Украины и её окрестностей, и перед выпуском их посылали на практику, в том числе и на наши суда. Что там творилось в рейсе, вы можете себе представить. Даже сложилась песня:

Кальмарами на одесских судах называли членов экипажа.

Ну представьте: вы молодой, может быть женатый москвич, а она восемнадцатилетняя молодуха «с пид Киёва, с пид Харькива». А месяц рейса уже пятый, гормон на ярком, тропическом солнце играет так, что по утрам силы в руках не хватает, а ей, ой как хочется в Москву с богатым, умным мужем. И она просто напросто через месяц весьма жарких отношений говорит: «- Ой, милый, что-то грудь болит, да и месячных давно не было!» Вы тихо покрываетесь холодной испариной и думаете: «- Ну млин, сипец, попал! А ведь ей только семнадцать! Что делать, что делать!!?? Ведь посадят, как пить дать!!!» Вы встаёте на колени и начинаете умолять кралю не губить вашу и без того тяжёлую жизнь. Предлагаете полмира за поход в абортарий. Благо, на судах типа «Гагарин» он был.

Кое-кому удавалось вывернуться из крепких объятий, уболтав подругу, но, как правило, по приходу из рейса «гагаринскую» экспедицию сотрясали громкие, скандальные разводы и шумные свадьбы.

Как-то пошла с нами в рейс одна толстопопая деваха по имени не то Люда, не то Ира.

Глядя на неё со стороны, я по началу всё удивлялся, как же это человеку так не повезло?!

Видимо, когда Господь раздавал дамам весь набор прелестей, включая руки и ноги, она, болезная, стояла в очереди за чем-то другим. При всём «великолепии» внешности она обладала гренадёрским ростом, небритыми ногами и противным, тонюсеньким голосом.

И вот судно уже в тропиках, скоро экватор, а значит - праздник Нептуна.  Начинается подготовка. Пишется, а точнее вытаскивается из закромов потрёпанный сценарий, проводится кастинг, утверждаются роли. На палубе возле барбета «Ромашки» строится длинный, извилистый туннель под названием «чистилище». Рядом ставится двухсотлитровая бочка, наполняемая всякой мерзкой жижей, типа мазута, туши, краски и чернил для проведения мероприятия очищения.

Из понтонов воздвигается сцена, из старых простыней малюются задники. И начинаются репетиции.

Ближе к празднику из судовой роли выписываются в отдельный список все, кто пошёл в первый рейс, чтобы их окрестить по полной программе. Экипажные мужики эту самую Люду – Иру в список-то и запихнули! Хотя было понятно, что это для неё не первый рейс и, возможно, она экватор уже пересекала.

И вот настаёт день страшного суда. По палубе носятся всякие черти-пираты, появляется Нептун и начинается программа крещения. Каждого вызывают по списку и владыка морской определяет крутизну испытания. Кого в чистилище, кого просто в бассейн, кому квачом в морду, но каждому по итогу рюмку водки и огурчик. Вызывают нашу толстуху. Нет ответа. Черти кидаются её искать. И начинается битва. По итогу. Сломана дверь в каюту, перемазаны все трапы с жилой палубы по верхнюю, наполовину разрушено чистилище, опрокинута бочка с жижей, уделана вся верхняя палуба. Травмы получили практически все участники этой бредовой операции. Поставлены четыре синяка, сломано два пальца, выбит зуб, в клочья порван весь реквизит, надетый на участниках, а также шмотки на жертве. Но, её всё-таки удалось запихнуть в чистилище!! Каких трудов это стоило, можно понять даже по одному параметру. Кормовой отсек девушки, не лез в сооружение по ширине!

Последний шторм

Как известно, неприятности очень любят сваливаться на наши головы в тот момент, когда их меньше всего ожидаешь. Проверенный факт.

Рейс на исходе, стоим на якоре. Банка Ампера. До захода в амстердамский порт ещё шесть дней, а ходу четыре. Ловим рыбку, убиваем время. Вечер, темнеет. Становится заметно, что вокруг на якорях стоит много пароходов. По топовым огням насчитываю штук сорок. К чему бы это. Забрёл на мостик, спрашиваю у «трёхи», он говорит: из Северной Атлантики прёт жуткий шторм. В Англии уже дел понаделал, крыши посносил. Зовут Кларой. Вот и стоят суда, пережидают. Дураков нет.

Среди ночи просыпаюсь от грохота якорной цепи. «Добровольский» дрожит от вращения  и щелчков шпринг-машины. Батюшки святы! Куда это мы?! Лезу в штаны и на палубу. Встречаю злющего матроса Мишку (того самого, свистящего при вбрасывании). Мишка аж шипит от злобы. Оказывается, Маркони получил SOS от какой-то яхты, терпящей бедствие в Бискайском заливе, в лапах той самой ужасной Клары. И наше руководство, ни разу не усомнившись, рвётся исполнить благородную миссию спасения троих французских раздолбаев, абсолютно не задумываясь о судьбе ста двадцати человек экспедиции и экипажа собственного корабля! Ожившая главная машина повлекла нас навстречу судьбе.

Погода начала резко портиться уже спустя четыре часа. Небо набухло свинцом и опустилось к самой воде. Ветер срывает с гребней волн белоснежную пену. Волнение усилилось до пяти баллов. Потом до семи.  К обеду «Добровольский» уже отбивал поклоны морскому царю Нептуну по полной программе. Двенадцать баллов, больше видимо уже не бывает!!! Всё, что можно, задраено и закреплено. Находиться в каюте невозможно, пытаюсь лезть по трапу на верхнюю палубу. Трап то становится горизонтальным, то становится на дыбы вертикально вверх. Как заправский рейнджер преодолеваю препятствие и добираюсь до салона отдыха. Там есть один не закрытый броняшкой иллюминатор. Полосы воды секут толстое стекло горизонтально, создавая ощущение большой скорости. Но это просто встречный ветер. Вид за стеклом вызывает ужас. Волна высотой с семиэтажный дом. Корабль, содрогаемый шквалом, задрав нос к небу, обречённо лезет  на вершину водяного монстра и достигнув вершины с чудовищным ускорением рушится вертикально вниз. Рёв ветра слышен даже через стальные переборки. Желудок подлетает к горлу, мозг отказывается понимать происходящее.

Вдруг ожил динамик громкоговорящей связи:

«- Всем членам комсомольской организации собраться в музее, повторя….» На этом месте в динамике что-то бзыкнуло и он замолчал. Ладно. Пробиваюсь в музей, палуба так и норовит выпрыгнуть из-под ног. Дверь музея ходит ходуном, открываясь во все стороны. На креслах у поперечной переборки уже сидят мои товарищи по несчастью. Руководит замполит Герман Иванович. О чём он там вещал, вспомнить трудно. Думаю, он теперь и сам не скажет. Да ине важно это.

Дальше происходит следующее. Судно до сих пор качающееся «в киль», вдруг резко валит на правый борт, практически до горизонтального состояния. Поскольку я сидел у самого борта справа, моментально оказываюсь под грудой кресел, упавших на меня сверху. Придавило капитально, не то, что встать - двигаться не могу! Молюсь про себя, вдруг поможет! Кресла быстро раскидали и извлекли меня на свет Божий! Жив остался.

А пароход лежит на боку, трясётся, и принимать обычное положение как-то не спешит! Господи! Да что же это!? Что происходит? Герман на карачках ползёт к телефону, набирает и трёхэтажным ямбом начинает общаться с мостиком:

«- Вы там что, ох*ели совсем!!!!?

Вы там угробить нас хотите, му*аки?!

Да идите вы на х*й с вашими поисками, пи**расы!!!

Я сейчас до вас доберусь, я вам морды поразбиваю!!!!!»

Ну, ещё много чего доброго он им сказал, в общем.  Оказалось, мы пришли в точку, указанную в «SOSе», и начали производить спасательный поиск. А производится он так. Надо выполнять циркуляции, т.е. петли – повороты то вправо, то влево. Ну, налево то мы повернули, тут нас волна в  борт и саданула! Лежит себе старичок «Добровольский» на боку, а встать и повернуть обратно силёнок то не хватает! Только начинает вставать, а каждая следующая волна возвращает его в «нокаут»! Как мы вернулись на прежний курс одному Богу известно!! Страху натерпелись, в словах не описать! Машина то у нас старенькая, тянет плоховато.

На этом комсомольское собрание закончилось, так и не начавшись. Расползлись добры молодцы по каютам зализывать раны и ушибы.

А уродов на яхте спасли. Специальное спасательное судно. Французское. Честь ему и слава!

Потом был глаз урагана. Очень впечатляющее зрелище!

Сейчас расскажу. Как раз у Мастера кончилась вахта и на мостике остался один «трёха». Вот я и напросился на шторм посмотреть с высоты. Сама по себе картина сверхвеличественная! Представьте, корабль летит с практически отвесной скалы вниз, а там стоит поперёк стена и он в неё всей дурью втыкается!!! Всё с грохотом катится по палубе. Чайники и тараны с супом на камбузе, взмывают со столов и рушатся на головы обедающих, параллельно окатывая крутым кипяточком.

Но тут есть нюанс! Масса парохода столь велика, что его нос пробивает волну и практически до самой надстройки в неё зарывается, поднимая невообразимые стены водяной пены, накрывающие надстройку и мгновенно уносимые ураганным ветром. В следующую секунду его выбрасывает на поверхность и судно, сменив наклон с «вертикально вниз» на «вертикально вверх», злобно трясясь всеми частями тела, взбирается на следующий многометровый вал.

Проходит минут пятнадцать подобного безобразия и вдруг волна резко становится меньше и меняется освещённость неба. Ещё через секунду корабль как бы оказался в огромном колодце, чёрные стены которого стремительно вращались вокруг, как барабан стиральной машины. Всё произошло так стремительно, что мы застываем оцепенев. Солнце, а его стало видно, висит воспалённо-оранжевой кляксой где-то в вышине над колодцем. Оглядываюсь вокруг. Вода как в кипящей кастрюле толчётся на месте. Противоположная стена колодца стремительно приближается. Ещё пара секунд, у-ух! И опять «голова – ноги»!

В Ла-Манш, или Английский канал, мы влетели, как на крыльях. Обычно Бискайский залив меньше, чем за полутора суток, пройти не удавалось. А тут двадцать часов ада, и как будто вернулись в рай!

Ну вот и всё.   Больше рассказывать как-будто не о чем. Если посетит меня муза в очередной раз, обязательно напишу ещё.

Ваш покорный слуга,

Дмитрий Суслов

Часть 1 >>

От В.Прощенко:
Желающих прокомментировать сочинение Дмитрия приглашаю на форум >>

Песенный альбом Д.Суслова

Фотоальбом Д.Суслова>>